Главный англичанин Нью-Йорка рассказывает о себе
Трип под аяваской, первая гитара со ржавыми струнами, любовная интрига матери, работа учителем и другие события из детской и взрослой жизни переплелись в мемуарах того, кто известен миру как Стинг. Делимся отрывками из книги «Стинг. Автобиография», в которых Стинг рассказывает о школе, родителях и первой гитаре.
Из всех уроков мне нравится только пение. Мы учим и поем хором под пианино народные, церковные и рождественские песни. Оказывается, у меня неплохой голос. Но когда мистер Лоу просит каждого немного попеть соло, я боюсь потерять уважение своих хулиганистых приятелей и пою чужим голосом, как пролетарий. Иногда с задворков хора звучит чистое сопрано. Тогда на лице мистера Лоу появляется удивление. Но он так и не узнает, кому принадлежит этот голос.
А вот математика и цифры казались мне холодными и бездушными абстракциями, смысл которых сводился к тому, чтобы мучить таких, как я, своими странными и бесполезными функциями — сложение, вычитание, умножение, деление. Я боялся цифр инстинктивно, как дикие животные боятся капканов. Никто из моих учителей не раскрыл мне красоту уравнения, элегантность теоремы, даже не смог донести очевидную связь цифр и моей страсти — музыки. Но в старших классах я все же получил вполне приличную оценку по математике. И все благодаря сержанту Мэсси, он же Билл Мастальо, или просто Билл.
В школе Билл Мастальо успел стать легендой. Лицом он напоминал римского центуриона или неаполитанского боксера. У него был сломанный нос и черные, сурово зачесанные назад волосы. Мы звали его Биллом и никак иначе. В начале второй четверти Билл попросил нас пройти тест — раньше он не преподавал у нашего класса и хотел понять, с чем ему предстоит столкнуться.
С большим трудом я написал тест и с нетерпением ждал результатов. Утром в пятницу Билл вошел в класс с выражением лица, как у сторожевой собаки, и смачно бросил пачку наших тестов на стол, как древнеримский указ о массовой казни. Его поведение не предвещало ничего хорошего. Преподаватель начинает зачитывать результаты. По мере продвижения по списку тон становится ироничнее и ироничнее:
«Ханлон — 75 процентов, Берриман — 72, Тейлор — 69... Хорнсби — 25, Эллиот — 23... и, наконец, Самнер — 2. Да, 2 процента. Знаешь, почему ты получил два процента, сынок?»
«Хммм... нет, сэр, не знаю».
«Потому что ты правильно написал свою фамилию».
С задних парт раздались сдавленные смешки.
«Ты можешь мне объяснить, как ты смог выжить в этом храме знаний с таким минимальным базовым запасом знаний по математике?»
«Благодаря врожденной сообразительности, сэр?» — раздался голос с задних парт.
С того дня, к моей величайшей благодарности, Билл взял меня под свое крыло. Возможно, он увидел во мне чистый лист, на котором он мог оставить надпись своего искусства, как миссионер, обучающий дикаря слову Божьему. Или Билл был просто чертовски хорошим учителем. Дав задания всем остальным гениям в классе, он подзывал меня к своему столу и день за днем, неделя за неделей терпеливо объяснял скрытую магию логарифмов, идеальный баланс квадратных уравнений и блестящую логику теорем. Он открыл мне новый континент знаний.
Наказание называлось «шесть сильных». Обычно провинившегося после обеда направляют в главное здание. На входе — часовня, из которой чувствуется запах благовоний прошлой службы — святой запах ритуального жертвоприношения. Начинаются уроки, в школе становится тихо. Настенные часы медленно тикают, а мы, осужденные, ждем своей кары молча, не смея говорить. Иногда ждать приходится долго, и это сознательная психологическая пытка крайне неприятна.
Дверь открывается медленно и со скрипом.
«Сними пиджак и повесь его на спинку стула».
Окно кабинета выходит на футбольное поле, на котором бросают мяч и тренируются в беге. Кажется, что все в мире, кроме меня, живут беззаботно и прекрасно. «Наклонись». Иногда может получиться, под серыми фланелевыми штанами что на тебе две пары трусов, но такое случается очень редко, а засунуть в трусы тетрадь успевают только герои комиксов.
За спиной слышно, как палка резко рассекает воздух, а потом резкая боль, словно тебя рапирой ударили по ягодицам. От боли перехватывает дыхание, и ты инстинктивно выпрямляешься. И так шесть раз.
Если мы и стали ответственными и законопослушными гражданами, то явно не благодаря такому отношению, а вопреки ему. Любая надежда на то, что я стану слепо следовать заветам и мудрости церкви, вылетела в окно с последним ударом палки.
Почти во всех разговорах родителей слышны сарказм и колкости. Отец и мать колют и ранят друг друга. Мы с братом узнаем ужасный язык разрушения. Идет затяжная окопная война. И мы с братом сидим в траншее, над нашими головами нависли ядовитые облака взаимных обвинений, которые неизвестно когда рассеются.
Когда у матери не хватает слов, она бросает в голову отца первым попавшимся под руку предметом. Отец никогда не бьет маму, лишь мрачно смотрит на нее, говорит что-нибудь едкое и снова молчит. Это раздражает мать еще больше. Возможно, мама бессознательно хотела разрешить спор физически и отец подсознательно это знал, но не поддавался на провокации. Я рад, что дело ни разу не дошло до драки и не пролилось ни одной капли крови.
Младший брат сосет большой палец, я играю на гитаре и мысленно молюсь, чтобы родители перестали ссориться. Думаю, если они расстанутся, останусь с отцом. Я очень сильно люблю мать, но заботу о своей жизни могу доверить только отцу. Он хороший солдат, честный и смелый человек, твердо привязанный к реальности своим стоицизмом. А мать превратилась в визжащее привидение. У меня ужасное предчувствие, что она умрет молодой.
Я часто думаю, что игра на музыкальном инструменте — это признак того, что у тебя обсессивно-компульсивное расстройство или что ты плохо адаптирован в социальном плане. Но я так и не могу с уверенностью сказать, делает ли игра на инструменте человека социально неадаптированным или он уже изначально является социопатом и играет на инструменте для того, чтобы как-то себя утешить. Ясное дело, как только у меня появляется гитара, я начинаю еще меньше общаться с семьей. Мне нравится мой герметичный мир.
У меня нет никакого желания исполнять борзые песни о том, что я чем-то там недоволен. У меня это и не особо хорошо получается. Но я понимаю, что состояние музыкального хаоса открывает для меня новые возможности. Я в состоянии меняться, приспосабливаясь к моде и не предавать искренность и прямоту моих собственных песен. Я могу создать территорию, которую буду защищать. А когда проблемы улягутся, я покажу, какой я на самом деле и что мне нравится.
Кто и почему прозвал Гордона Самнер Стингом? Когда Стинг умудрился поработать на самосвале, на стройке и даже кондуктором? Где музыкант познакомился с первой женой и у кого увел вторую? Чей труп обнаружили в саду стинговской усадьбы? Как собралась и распалась легендарная группа The Police? Погрузитесь в деликатные, мистические, разудалые приключения Стинга, чтобы узнать, что же за человек Гордон Самнер на самом деле.
Коробочка в форме сердца, сироп от кашля и три пера мертвой птицы: история о том, как Курт и Кортни «упали в любовь».
Подборка для настоящих ценителей качественного рока.
«Раньше музыканты рассказывали: после концерта, да и в антрактах, у них обязательно был секс» — и прочие истории от музыкантов и очевидцев событий в музыкальной подборке книг от БОМБОРЫ.
