Все начинается с мальчика по имени Нико, который никогда не лжет: это знают все жители оккупированных нацистами Салоников. Поэтому когда по указке офицера СС он уверяет земляков, что их отвезут в «новые дома», все покорно заходят в поезд. Поезд в лагерь смерти. Что ждет «маленького лжеца», учитывая, что среди тысяч поверивших — вся его семья? Новый роман Митча Элбома — это история о трагедии еврейского народа и невинных жертвах, расставшихся с жизнями в немецких концлагерях, и обо всех, кто каждый день пытается отличить истину от лжи. Делимся отрывком из книги.
Незавидная должность
— Ударь его! — проорал охранник.
Себастьян стегнул небольшой плетью по спине мужчины.
— Сильнее! Себастьян подчинился. Мужчина не двигался. За несколько минут до этого он упал от изнеможения во время рабочей смены и лежал, пока его не заметил охранник. Лицо мужчины было покрыто темно‐красными пятнами, рот разинут в грязи так, будто он ел землю.
— Ты такой хилый, что не можешь его разбудить? — спросил охранник, закуривая.
Себастьян выдохнул. Он ненавидел причинять боль. Но если мужчина не отреагирует, его посчитают мертвым и его тело сожгут в здании из красного кирпича — крематории. И тогда уже не будет иметь значения, жив он или нет.
— Хватит витать в облаках, — прорычал охранник. Эта задача — хлестать пленников, дабы посмотреть, не вышел ли их срок годности, — недавно была поручена Себастьяну в лагере, известном под немецким названием Koncentrationsläger Auschwitz — концентрационный лагерь Аушвиц.
В год после прибытия Себастьян выполнял много тяжелых заданий, перебегая от одного места работы к другому, — ходить пешком было запрещено, — снимая шапочку и тупя взгляд каждый раз, когда к нему приближался офицер СС. Он работал весь день и получал всего одну порцию хлеба и тарелку дурно пахнущего супа, которые съедал ночью. Иногда охранники бросали в толпу заключенных кусок мяса и наблюдали за тем, как они дрались за него, словно стая собак, победитель жадно поглощал добычу, а проигравшие отползали прочь.
Молодость и сила оборачивались в Аушвице сладко‐горькими последствиями; тебя не умерщвляли в газовой камере в первый же день. Вместо этого твое тело чахло неделю за неделей, страдало от голода, холода, побоев, болезням не уделялось никакого внимания до тех пор, пока, как этот мужчина в снегу, ты не падал в изнеможении.
Ангел смерти
— Ударь сильнее, — рявкнул охранник, — или я ударю тебя.
Себастьян ударил плетью. Он не знал этого пленника, которому на вид было слегка за пятьдесят. Быть может, он только сегодня приехал на поезде, и, как и всех других, его выгрузили здесь, раздели, сбрили каждый волосок с его тела, оставили на всю ночь в душевой — мерзнуть босиком под капающей холодной водой, а утром втерли в кожу агрессивное дезинфицирующее средство и погнали голым через двор получать полосатую форму заключенного. Возможно, это был его первый день принудительного труда и он уже валился с ног. А может, он провел здесь не один год.
— Еще!
Себастьян сделал, что было велено. Почему‐то работа, которую давали ему, отличалась особой жестокостью. Пока остальные изготавливали кирпичи или копали рвы, Себастьяну приходилось возить на тележке трупы или переносить тела тех, кто не пережил поездку на поезде.
— Еще разок, и закончим, — сказал охранник.
Себастьян с силой ударил плетью. Мужчина приоткрыл глаза.
— Он жив, — сказал Себастьян.
— Черт его побери. Вставай, еврей. Давай!
Себастьян посмотрел на лицо мужчины. Его глаза были похожи на рыбьи — такие же стеклянные и безжизненные. Себастьян сомневался, что этот человек вообще может слышать приказы, не говоря уже о том, чтобы понимать их смысл. Осознает ли он, что этот момент решит, останется ли он в этом мире или через огонь отправится в мир иной?
— Я сказал, вставай, еврей!
Себастьян, хоть и приучил себя не сочувствовать, почувствовал, как внутри все закипает. Давайте, мистер. Кто бы вы ни были, помните. Нельзя дать им победить. Вставайте же.
— Даю тебе пять секунд! — крикнул охранник.
Мужчина приподнял голову ровно настолько, чтобы встретиться глазами с Себастьяном. Он просипел, высоко, как будто скрипнула ржавая калитка. Это был звук, какого Себастьян никогда не слышал от человека. Одно мгновение они смотрели друг на друга. А потом веки мужчины сомкнулись.
— Нет, нет, — пробормотал Себастьян. Он хлестнул плетью, потом еще и еще, будто бы пытаясь через боль снова привести мужчину в сознание.
— Хватит, — сказал охранник. — Мы теряем время.
Он махнул двум другим заключенным, те подбежали, подняли мужчину и понесли в крематорий, не утруждая себя проверить, не дышит ли он. Унося тело, они даже не взглянули на высокого исхудавшего темноволосого парня, сидевшего, ссутулившись, на коленях, уставившегося на свою плеть, невольно выступившего ангелом смерти.
Ему было шестнадцать.
