Ребенок в концлагере: история Товы Фридман

Това Фридман — одна из самых юных выживших узников нацистского концлагеря Освенцим-Биркенау. Большую часть своей взрослой жизни она посвятила рассказам о Холокосте, ведь случившееся не должно стереться из людской памяти.

Делимся отрывком из книги «Дочь Аушвица». Рассказывает Това Фридман.

Наш распорядок дня редко менялся. Жизнь представляла собой размытое пятно из одних и тех же бессмысленных действий: сон, пробуждение, туалет, пища, перекличка и все сначала.

Удивительно, к чему только не способен привыкнуть человек, сколько трудностей он может вынести. Разные мелочи считались там роскошью: лишний кусок хлеба может значительно улучшить весь день; неожиданная улыбка избавит от страданий на час или даже больше. Таков теперь был мой мир, и я приняла его вместе с его всепроникающим зловонием сожженной в крематориях плоти. Я даже привыкла к этому.

Вонь отхожего места было труднее вынести. Однажды я оказалась на грани срыва. Я побежала к уборной и запрыгнула на деревянную платформу. Я так спешила, что не рассчитала свой прыжок, и из-за своего малого размера проскользнула назад через дыру и упала прямо в жижу. Унизительность и вонь были достаточно ужасны сами по себе, но хуже всего было то, что я не могла выбраться. Я застряла по колено в окружении визжащих крыс, плавающих в отходах жизнедеятельности.

Мои крики привлекли внимание мамы, которая всегда была поблизости, — она испугалась. На помощь пришли другие женщины. Казалось, я болталась под деревянной доской целую вечность. После нескольких попыток женщинам удалось подхватить меня за плечи и оттащить в безопасное место. Мама поливала меня из шланга, но без мыла запах оставался на мне еще несколько дней. Это было ужасно.

Вскоре после того погружения в канализацию меня начало тошнить. Многомесячное гнилье, очевидно, было полно всевозможных бактерий и микробов. Однажды, проснувшись утром, я в ужасе поняла, что ничего не вижу. Затвердевшая корка гноя склеила мои ресницы — еле-еле мне удалось разлепить один глаз.

Затем, пару дней спустя, я проснулась с горевшим огнем горлом. Мои зубы, казалось, были прикручены друг к другу, даже съесть ничего не получалось. Мне было очень страшно. В свои несчастные пять лет мне хватало опыта понимать, что больных людей убивают. Я была так напугана, что даже маме не сказала. Я боялась, что кто-нибудь подслушает наш разговор, и я исчезну. Мои глаза снова слиплись от гноя, и я держалась за койки, пытаясь передвигаться.

Мама вскоре заметила, что я нездорова, но впервые в своей жизни она не смогла повлиять на то, что произошло со мной дальше. Все вышло из-под ее контроля, когда другие женщины в бараке тоже поняли, что я больна. Все они были ослаблены, вполне оправданно боялись заражения, и меня забрали.

Проснувшись, я понятия не имела, где нахожусь. Я все еще ощущала свое тело, могла видеть и слышать, уже хорошо, но чувствовала себя странно: было тепло и удобно. Я лежала одна на односпальной кровати. В последний раз, когда я была в сознании, я не могла открыть веки, но теперь они двигались свободно — такое облегчение. И то ужасное чувство, что у меня свело челюсти, тоже прошло.

Я заболела скарлатиной и дифтерией одновременно. Скарлатина заразна, провоцируется бактериями и вызывает высокую температуру и боль в горле. Дифтерия также вызывается бактериями. Она поражает дыхательную систему, эту болезнь прозвали «ангелом-душителем», потому что в худших случаях она делает именно это — душит ребенка до смерти.

Мне вдвойне повезло остаться в живых: я пережила две потенциально смертельные болезни. Что еще более важно, я пережила болезнь в принципе; учитывая практику нацистов по отбраковке слабых и немощных и их безжалостное убийство детей, то, что все еще дышу, было просто поразительно.

Я восстанавливалась в лазарете еще неделю, а потом и мне пришло время уходить.

Медсестра взяла меня за руку.

Мое сердце заколотилось, так я была огорчена известием о том, что мы с мамой расстанемся. Я уже привыкла к тому, что в больнице я одна, но там было комфортно находиться. Теперь же я не могла до конца постичь всю чудовищность того, что значит быть совершенно одной.

Моя война вот-вот должна была принять совершенно иной оттенок. Я и не подозревала, что все, через что я прошла за последние четыре года, было всего лишь подготовкой к этому моменту.

О темных и страшных событиях прошлого, об одном из самых чудовищных преступлений ХХ века читайте в книге «Дочь Аушвица».