Иногда хочется быть такой женщиной-женщиной, звенеть браслетами, поправлять волосы, а они чтоб все равно падали, благоухать «Герленом», теребить кольцо, пищать: «Какая прелесть!»
Мало есть в ресторане, — «Мне только салат». Не стесняться декольте, напротив, расстегивать совсем не случайно верхнюю пуговку. Привыкнуть к дорогим чулкам и бюстгалтеры покупать только «Лежаби». Иметь двух любовников, легко тянуть деньги — «Ты же знаешь — я не хожу пешком», «Эта шубка бы мне подошла»… Не любить ни одного из них. «И потом в гробу вспоминать Ланского». А иногда хочется быть интеллигентной дамой, сшить длинное черное платье, купить черную водолазку, про которую Татьяна Толстая сказала, что их носят те, кто внутренне свободен. Если курить, то непременно с мундштуком, и чтоб это не выглядело нелепо.
Иногда подходить к шкафу, снимать с полки словарь, чтоб только уточнить слово, говорить в трубку: «Мне надо закончить статью, сегодня звонил редактор», — рассуждать об умном на фуршетах, а на груди и в ушах чтоб — старинное серебро с розовыми кораллами или бирюзой. Чтоб в дальнем кабинете по коридору налево сидел за компьютером муж-ученый, любовь с которым продолжалась бы вечно. Чтоб все говорили: «Высокие отношения». Чтоб, положив книжку на прикроватный столик, перед тем, как выключить свет в спальне, он замечал: «Дорогая, ты выглядишь бледной, сходи завтра к профессору Мурмуленскому. Непременно».
А иногда просто необходимо быть холодной расчетливой сукой. И большой начальницей, чтоб все в офисе показывали пальцем и так и говорили новеньким: «Она холодная расчетливая сука, пойдет по трупам». Ну зачем так грубо? И зачем же сразу «по трупам»? «А вы, девушка, уволены». «Кажется, я ясно ставила задачу». Называть красивых секретарш «дурочками» прямо в глаза. Не потому что дурочки, а потому что красивые. Топ-менеджерскую зарплату тратить на элитную косметику, и чтоб золотых карт миллион, с сумасшедшими скидками… Коллекционировать современное искусство, развешивать его по голым стенам в кабинете и в огромной пустой квартире, где на сушилке в кухне одна чашка, одна ложка и две табуретки у барной стойки. Говорить мужчине: «Жалкий неудачник», — то есть нет — «лу-у-у-у-у-у-у-зер». Утверждать, что мастурбация — дело всенародное, и спать с котом, («он же член семьи!»), которого кормит домработница.
А иногда хочется быть такой своей для всех в доску. С короткой стрижкой, красить волосы, губы и ногти оранжевым, и ходить в больших зеленых ботинках, с индийской сумкой-торбой, с наушниками в ушах, с веревочками на запястье, все время везде опаздывать, вопить в курилке: «Я такую кофейню открыла!», «Вы пробовали холотропное дыхание? Отвал башки!» И чтоб аж дым из ушей. Захлебываться от впечатлений, не успевать спать, собираться на Гоа в феврале. Сидеть в офисе за «маком», вокруг чтоб все увешано разноцветными стикерами с напоминаниями: «придумать подарок Машке», «напомнить Витьке про ужин в среду», «купить новые лыжи». На рабочем столе чтоб фотографии детей в бассейне и в океане, портреты собаки — лабрадор (почившей), и бородатого мужчины в странной желтой шапочке. Быть всю жизнь замужем за одноклассником, который за двадцать лет, представьте, так и не выкинул ни единого фортеля. Да еще и мирится со всеми этими друзьями, вечеринками, транжирством и немытой посудой. «Ты заедешь за мной в восемь?» «Конечно, зая».
А иногда хочется побриться на лыску и повязать платочек, вымыться в бане хозяйственным мылом, но пахнуть какими-нибудь травками, полынью там, или мятой. Научиться молиться, читать жития святых, соблюдать посты, назвать сына Серафимом, подставлять, хотя бы мысленно, другую щеку, «Ты этого хотел. Так. Аллилуйя. Я руку, бьющую меня — целую». Излучать доброжелательность, и чтоб ненатужно так сиять от унутренней хармонии. Принести из церкви святую воду в баллоне, поставить ее в холодильник, и, когда муторно на душе, умываться ею и советовать мамашам, что, если у ребенка температура, достаточно просто сбрызнуть, и чтоб это действительно помогало.
А иногда прямо требуется быть хозяюшкой, с большой буквы Х. Такой, которая все сама-сама и по собственным рецептам. «А я шарлотку так делаю», — и понеслось… На полке банки со специями, cтеклянные крынки с надписями: «Рис», «Горох», «Сахар». И там, где написано «Мука», там правда мука, а не на дне старая заварка. В шкафчике полотенца стопочками, разложены по цветам и размерам, между крахмальными простынями ветки лаванды и что-то такое с вышивкой, очень ненужное, что называется сухим и шуршащим словом — саше.
А как же? На подоконнике таз с вишневым вареньем — «два раза прокипятить», в вазочке — пенки, на столе капустка собственного закваса. Но в доме, мамаша, надо ж держать и другие закуски… Когда же собраться и научиться хоть макароны варить правильно, ходить не в магазин на углу, а на рынок, знать, что на прошлой неделе помидоры стоили меньше на три рубля, шампиньоны, наоборот, подешевели (надо брать), а мясо — в той же цене… Перебирать его на прилавке, переворачивать, мгновенно проницать все подлые замыслы продавца, — «Представляешь, он хотел мне подсунуть…» Иногда прям так хочется что-то там жарить и парить, украсить салат, перелить борщ в фарфоровый супник с кучерявыми ручками, и крикнуть в сторону гостиной: «Обед готов! Идите ужинать…»
А еще ужасно хочется пойти в официантки, купить накладные ресницы и полное собрание сочинений Дарьи Донцовой. Научиться ходить на каблуках, флиртовать с посетителями, чтоб они больше оставляли на чай. Говорить: «А вот попробуйте еще “карпаччо”, уж очень оно у нас замечательное». Ходить в кино, копить на машину.
Бросить бармена, закрутить с поваром-итальянцем, висеть на доске почета как работник, раскрутивший максимальное число лохов на дорогое французское вино, которое они сроду не отличат от крымского. Пить сколько хочешь горячего шоколада из кофе-машины и уже разлюбить греческий салат.
А что мы имеем на деле? Пока только черную водолазку.
Мало есть в ресторане, — «Мне только салат». Не стесняться декольте, напротив, расстегивать совсем не случайно верхнюю пуговку. Привыкнуть к дорогим чулкам и бюстгалтеры покупать только «Лежаби». Иметь двух любовников, легко тянуть деньги — «Ты же знаешь — я не хожу пешком», «Эта шубка бы мне подошла»… Не любить ни одного из них. «И потом в гробу вспоминать Ланского». А иногда хочется быть интеллигентной дамой, сшить длинное черное платье, купить черную водолазку, про которую Татьяна Толстая сказала, что их носят те, кто внутренне свободен. Если курить, то непременно с мундштуком, и чтоб это не выглядело нелепо.
Иногда подходить к шкафу, снимать с полки словарь, чтоб только уточнить слово, говорить в трубку: «Мне надо закончить статью, сегодня звонил редактор», — рассуждать об умном на фуршетах, а на груди и в ушах чтоб — старинное серебро с розовыми кораллами или бирюзой. Чтоб в дальнем кабинете по коридору налево сидел за компьютером муж-ученый, любовь с которым продолжалась бы вечно. Чтоб все говорили: «Высокие отношения». Чтоб, положив книжку на прикроватный столик, перед тем, как выключить свет в спальне, он замечал: «Дорогая, ты выглядишь бледной, сходи завтра к профессору Мурмуленскому. Непременно».
А иногда просто необходимо быть холодной расчетливой сукой. И большой начальницей, чтоб все в офисе показывали пальцем и так и говорили новеньким: «Она холодная расчетливая сука, пойдет по трупам». Ну зачем так грубо? И зачем же сразу «по трупам»? «А вы, девушка, уволены». «Кажется, я ясно ставила задачу». Называть красивых секретарш «дурочками» прямо в глаза. Не потому что дурочки, а потому что красивые. Топ-менеджерскую зарплату тратить на элитную косметику, и чтоб золотых карт миллион, с сумасшедшими скидками… Коллекционировать современное искусство, развешивать его по голым стенам в кабинете и в огромной пустой квартире, где на сушилке в кухне одна чашка, одна ложка и две табуретки у барной стойки. Говорить мужчине: «Жалкий неудачник», — то есть нет — «лу-у-у-у-у-у-у-зер». Утверждать, что мастурбация — дело всенародное, и спать с котом, («он же член семьи!»), которого кормит домработница.
А иногда хочется быть такой своей для всех в доску. С короткой стрижкой, красить волосы, губы и ногти оранжевым, и ходить в больших зеленых ботинках, с индийской сумкой-торбой, с наушниками в ушах, с веревочками на запястье, все время везде опаздывать, вопить в курилке: «Я такую кофейню открыла!», «Вы пробовали холотропное дыхание? Отвал башки!» И чтоб аж дым из ушей. Захлебываться от впечатлений, не успевать спать, собираться на Гоа в феврале. Сидеть в офисе за «маком», вокруг чтоб все увешано разноцветными стикерами с напоминаниями: «придумать подарок Машке», «напомнить Витьке про ужин в среду», «купить новые лыжи». На рабочем столе чтоб фотографии детей в бассейне и в океане, портреты собаки — лабрадор (почившей), и бородатого мужчины в странной желтой шапочке. Быть всю жизнь замужем за одноклассником, который за двадцать лет, представьте, так и не выкинул ни единого фортеля. Да еще и мирится со всеми этими друзьями, вечеринками, транжирством и немытой посудой. «Ты заедешь за мной в восемь?» «Конечно, зая».
А иногда хочется побриться на лыску и повязать платочек, вымыться в бане хозяйственным мылом, но пахнуть какими-нибудь травками, полынью там, или мятой. Научиться молиться, читать жития святых, соблюдать посты, назвать сына Серафимом, подставлять, хотя бы мысленно, другую щеку, «Ты этого хотел. Так. Аллилуйя. Я руку, бьющую меня — целую». Излучать доброжелательность, и чтоб ненатужно так сиять от унутренней хармонии. Принести из церкви святую воду в баллоне, поставить ее в холодильник, и, когда муторно на душе, умываться ею и советовать мамашам, что, если у ребенка температура, достаточно просто сбрызнуть, и чтоб это действительно помогало.
А иногда прямо требуется быть хозяюшкой, с большой буквы Х. Такой, которая все сама-сама и по собственным рецептам. «А я шарлотку так делаю», — и понеслось… На полке банки со специями, cтеклянные крынки с надписями: «Рис», «Горох», «Сахар». И там, где написано «Мука», там правда мука, а не на дне старая заварка. В шкафчике полотенца стопочками, разложены по цветам и размерам, между крахмальными простынями ветки лаванды и что-то такое с вышивкой, очень ненужное, что называется сухим и шуршащим словом — саше.
А как же? На подоконнике таз с вишневым вареньем — «два раза прокипятить», в вазочке — пенки, на столе капустка собственного закваса. Но в доме, мамаша, надо ж держать и другие закуски… Когда же собраться и научиться хоть макароны варить правильно, ходить не в магазин на углу, а на рынок, знать, что на прошлой неделе помидоры стоили меньше на три рубля, шампиньоны, наоборот, подешевели (надо брать), а мясо — в той же цене… Перебирать его на прилавке, переворачивать, мгновенно проницать все подлые замыслы продавца, — «Представляешь, он хотел мне подсунуть…» Иногда прям так хочется что-то там жарить и парить, украсить салат, перелить борщ в фарфоровый супник с кучерявыми ручками, и крикнуть в сторону гостиной: «Обед готов! Идите ужинать…»
А еще ужасно хочется пойти в официантки, купить накладные ресницы и полное собрание сочинений Дарьи Донцовой. Научиться ходить на каблуках, флиртовать с посетителями, чтоб они больше оставляли на чай. Говорить: «А вот попробуйте еще “карпаччо”, уж очень оно у нас замечательное». Ходить в кино, копить на машину.
Бросить бармена, закрутить с поваром-итальянцем, висеть на доске почета как работник, раскрутивший максимальное число лохов на дорогое французское вино, которое они сроду не отличат от крымского. Пить сколько хочешь горячего шоколада из кофе-машины и уже разлюбить греческий салат.
А что мы имеем на деле? Пока только черную водолазку.
